Телелабуда

      Комментарии к записи Телелабуда отключены

Телелабуда

Размышления над сериалом Загадочная страсть
Александр Кондрашов
Стих Беллы Ахмадулиной По улице моей что год… всем известно по фильму Ирония судьбы, в котором не звучало пара строчков, а также эти: К предательству загадочная страсть, /Приятели мои, туманит ваши очи. У Василия Аксенова тема предательства друзей звучит неоднократно. Но в сериале обращение о втором предательстве.
Способом капиталистического реализма
Роман Загадочная страсть написан, как утверждают сведущие люди, по просьбе вдовы выдающегося русского поэта Роберта Рождественского. Произведение это экспрессионистское, неровное, широкое, разбросанное по времени и пространству. В отношении сотрудников — весьма едкое. Лишь, пожалуй, к Роберту Ивановичу создатель неизменно доброжелателен.

В финале романа, в сценах прощания с Рождественским, одним из знаков советской эры, его приятель-антисоветчик, наподобие победивший в идеологическом противостоянии, осознаёт, что проиграли все.
Аксеновская Страсть весьма тяжела для экранизации. Сцены суматошной сексуально-политической жизни столичной богемы не скреплены нужным для сериала сюжетом. Главные храбрецы (Роберт и Ваксон), их известные приятели, подруги и неприятели имеют тут другие имена (иногда обидные, неудобопроизносимые), и планируют они совместно в том месте, где вряд ли имели возможность собраться.

Но главные события их судеб, стихи, приведенные в романе, не дают шанса кого-то с кем-то перепутать. Роберт Эр — это как раз Рождественский, НиДельфа Сергеевич — Хрущев, Ян Тушинский — Евтушенко, Нэлла Аххо — Ахмадулина, Антон Андреотис — Вознесенский… Само собой разумеется, Аксенов имел полное право как угодно обзывать собственных храбрецов, помещать их в каждые события и без того, как рекомендует, трактовать события.

Тут предательства никакого нет — он создатель, это его жизнь, его приятели.
Другое дело — сериал, в котором настоящи и узнаваемы не только храбрецы, но и многократно обрисованные современниками предлагаемые события — наподобие разгрома выставки в Манеже и скандальной схватки Хрущева с писателями в Кремле, где Аксенов, кстати, практически документально точен.
В сериале же сначала столько спекуляций и несуразностей, что хочется сходу поделить, за что отвечает Василий Павлович, а за что — приспособившие его роман продюсеры (Константин Денис и Эрнст Евстигнеев), сценарист (Елена Райская) и режиссер (Влад Фурман).
Они славно поработали над приближением романа к потребностям сериального зрителя. Начало тут держится на перипетиях взаимоотношений Ваксона (Аксенова) и Ралиссы (его возлюбленной). Придумана сцена знакомства юного пульмонолога, приехавшего по распределению в провинцию, и сотрудницы местного музея, зэка дочери и прелестной крановщицы.

Чуть взяв помещение в общежитии, врач Ваксон затаскивает девушку к себе в постель. Идиллия рушится, в то время, когда падает кран с матерью героини. Местные медики бессильны, пострадавшую безотлагательно необходимо вести в Москву. У Ралиссы объявляется новый ухажер, выдающийся кинодокументалист-фронтовик Кочевой.

Он, в отличие от Ваксона, способен перевезти ее мать в Москву. И Ралисса выбирает Кочевого. Ваксон не сдается, он также приезжает в Москву и целый сериал пробует ее отбить у обнаглевшего храбреца войны, что подключает ЦК и КГБ КПСС, дабы засадить Ваксона в каталажку, а Ралиссу покинуть при себе…
Всей данной пошлятины в аксеновской Страсти нет, как нет сцены знакомства Ваксона с его будущими приятелями-поэтами в редакции издания молодость, куда кремлевский переводчик Влажнодрев (Суходрев) привозит из зарубежа гору шмоток.
Юные романтики-поэты жадно набрасываются на тряпки, словно бы прирожденные барахольщики — товаровед в Российской Федерации больше, чем поэт.
Нет и французской певицы Мари Эжен (Марины Влади), в которую влюблен бард Вертикалов (Высоцкий), но спать с ней в первоначальный же сутки знакомства снова же перепадает Ваксону. Позже в воздействие включаются сотрудники кровавой гэбни, преследующие его за сообщение с иностранкой. Ваксон от них героически улепетывает, но позже все-таки идет на сотрудничество с органами.
Пуля в животе шахматиста
У Аксенова нет и Репиных — родных первой жены Ваксона Мирры. Ее папа — тайный физик, также бывший зэк. У него с лагеря туберкулез, сейчас перешедший в открытую форму, что и диагностирует пульмонолог Ваксон, Репин может заразить горячо любимую семью, но категорически не желает лечиться в гэбэшной клинике.

Характерна в этом злостно придуманном персонаже его кривая усмешка при сообщении о запуске первого советского спутника. Посредством КГБ Ваксону все же удается уложить Репина в поликлинику, но ненадолго — ученый нужен гагаринскому проекту. Для всей страны и, само собой разумеется, для поэтов аксеновской Страсти прорыв СССР в космос — огромное весёлое событие, но в сериале оно воспринимается как ужасное зло, которое убило великого физика.
Несчастных Репиных сценаристы не оставляют. В этот самый момент случаи беспримерного полета фантазии. Младший брат Мирры (жены Ваксона) оказывается выдающимся шахматистом, он отправляется на соревнования в Берлин, где на границе с Западным Берлином его подстреливают гэдээровские пограничники (!). Юноше удается это от шахматной федерации скрыть (!!!) и с пулей в животе прибыть в Москву (!!!).

Тут отечественные поэты по кличу Ваксона, повторяя, как пароль: Вопрос жизни и смерти!, минуя официальную медицину, извлекают пулю из тела шахматиста. Данный инфантильный абсурд обязан свидетельствовать об кошмарах социализма и о добропорядочных антисоветских порывах отечественных барахольщиков. Не все же им бражничать в ЦДЛ, поменять жен и просматривать стихи дояркам.

Позже шахматист, очевидно, останется, как все порядочные свободолюбивые шахматисты, во Франции.
Не Аксеновым придуманы и все сцены с Пастернаком. Для тех, кто обожает стихи и знает биографию Бориса Леонидовича, они смотрятся более чем необычно. Довольно глупо, бестактно, пошло.
В то время, когда на похоронах Ян Тушинский внезапно начал читать, к тому же перевирая текст: Но старость — это Рим, в котором (верно: что. — А.К.) /Вместо колёс и турусов не читки требуют (требует. — А.К.) с актера, а полной смерти действительно…, — хотелось бросить пульт в телевизор. По большому счету Тушинский — самое громадное недоразумение сериала.

Нет в нем ни юный евтушенковской страсти, ни стати, ни широты, ни обаяния — тут какой-то малахольный, самовлюбленный, подловатый человечишка. Андреотис лицом весьма похож на Вознесенского и просматривает стихи один в один, но также до обидного плюгав, личностно никакой. Роберт Эр на Рождественского совсем не похож, скорее на государственного служащего от литературы, не смотря на то, что стихи в Кремле актер прочёл сильно.

Хороши все дамы в сериале, но, дабы им сочувствовать, необходимы хоть какие-то человеческие истории. Их нет, лишь пунктир. Ваксон — наподобие главный герой сериала, мачо, но весьма однообразный — упертый резонер с несмываемой ухмылкой борца с режЫмом.

Где романтический флер ранних аксеновских повестей? Чистота помыслов? Величие плана? Глубина, юмор, прелесть воплощений?

Все и все на уровне обозначений. Затоваренная бочкотара.
Поэтическая проституция
Резанула собственной нарочитостью сцена обеда по окончании хрущевского разноса в Кремле. Старики-лауреаты, осуждая под водочку молодых писателей, вспоминают их учителя Пастернака, и один из них именует его иудейским поэтом. Услышав это, вскипает Андреотис и гневно их обличает. Ужасный скандал!

Наивные зрители смогут поразмыслить, что так оно все и было в Кремле.
Но ни у Аксенова в Страсти, ни в одном из воспоминаний о том историческом сборище ничего для того чтобы нет. Для чего Первый канал разжигает?
Весьма смешно сконструирована сцена поэтического десанта в Дубну (у Аксенова в том направлении ездил один Андреотис!). В сериале же все храбрецы отправились, к тому же потащили в том направлении Яшу Процкого (Иосифа Бродского) — ему вообще-то нужно безотлагательно в Ленинград, в том месте на следующий день исторический суд, на котором отечественному рыжему сделают биографию. Но еще не сделали, а в Дубне четверка уже чествует его как признанного гения.

Позже Андреотис уединяется в отеле с Фоской Теофиловой, Роберт должен ехать к себе, Тушинский на собственной машине — также (жены жаждут!). Нэллу увозит ее новый супруг, писатель-фронтовик Аврелов, обиженный тем, что супруга, внимая Процкому, отмахивается от мужа: Не мешай мне слушать гения!
Гений остается в Дубне. С Ваксоном, но без транспорта. Выручает кровавая гэбня, которая, очевидно, пасет будущего тунеядца-нобелиата. У Ваксона, как нас уже убедили сценаристы, особенные отношения с гэбэшниками, и он уговаривает отвезти их с Процким на Ленинградский вокзал. По дороге гений просматривает сатрапам собственные стихи. Они до глубины души потрясены его гнусавым поэтическим клекотом…

И наконец делается ясно, кто тут главный герой и настоящий поэт сериала.
У Аксенова ничего этого нет! Имеется сцена суда над Синявским и Даниэлем, а с Бродским у него были, мягко говоря, ужасные отношения: Аксенова, эмигрировавшего в 80-м году, Иосиф Александрович натурально предал, дав американским издателям уничижительную чёрта романа Ожог, на что Аксенов возлагал громадные надежды. Тогда в высших американских сферах решался вопрос, кому из русских антисоветчиков присуждать очередную Нобелевку — борьба была яростная, интриги покруче тех, что в Альянсе писателей СССР.
Сериал на Первом завершился совсем не так, как роман Аксенова. Не празднично и скорбно, а как-то быстро, суетливо. И очень цинично.
Коктебель, август 1968-го, поэты слушают радиостанцию Свобода, каждому слову которой они, само собой разумеется, верят: СССР жестоко подавил пражский майдан! Танками раздавлены надежды на народовластие. Никакого людской лица у социализма больше нет, и сохранять надежду нечего!

С кем вы, мастера культуры? Неужто с харями Хрущева, Брежнева и Андропова?
Все храбрецы сериала, не обращая внимания на собственные белоленточные настроения, малодушно остаются с харями, и лишь Ваксон, посоветовавшись с КГБ, героически выбирает свободу.
страсти и Никакой таинственности. Откровенная агитационная лабуда. подлог и Холодный расчёт.

Книга Аксенова всецело перелицована и покалечена.
Его романтические оттепельные храбрецы, которых знали и обожали миллионы, оболганы, опошлены и преданы. В очередной раз ТВ спекулирует советскими брендами, пиная великую эру, без которой никаких нынешних райских, эрнстов, евстигнеевых и фурманов не было бы.
По данным Литературной газеты

Источник: Столетие.ru

Светлана Лобода — Твои глаза


Интересные записи на сайте:

Подобранные по важим запросам, статьи по теме: