«Гранты не для гениев, а для работающих на хорошем уровне ученых»

      Комментарии к записи «Гранты не для гениев, а для работающих на хорошем уровне ученых» отключены

«Гранты не для гениев, а для работающих на хорошем уровне ученых»

Как оцениваются заявки на гранты Российского научного фонда (РНФ), кому возможнее дадут грант — трудящемуся в Российской Федерации ученому либо такому же ученому, но трудящемуся за границей, как необходимо поменять отечественное образование и из-за чего грантовая совокупность не подходит для гениев, в интервью Indicator.Ru поведал координатор секции совета экспертов РНФ, профессор медицины Евгений Имянитов.

— Евгений Наумович, сравнительно не так давно были выяснены победители конкурса РНФ на продление проектов 2014 года и на поддержку отдельных научных групп. По окончании подведения итогов многие из тех, кто подавал заявку на продление финансирования и получил отказ, недоумевали по поводу того, как как раз было решено. Имеете возможность поведать подробнее, чем руководствовался экспертный совет при вынесении вердиктов?

— Три года назад было объявлено, что у трехлетних проектов РНФ имеется право продления. Но было неясно, как они будут продлеваться: все, не все, лишь хорошие, лишь лучшие? По каким параметрам это все будет оцениваться? И в то время, когда спустя три года эти проекты закончились, попечительский совет, координирующий работу Фонда, принял достаточно твёрдое ответ.

Обращение шла о том, что право на продление возьмут лишь те проекты, каковые выполняются только прекрасно и имеют возможности на мировом научном уровне.

Это правда весьма спорное ответ — выбор между финансированием новых и поддержкой проектов длящихся изучений. К примеру, три года назад был заявлен конкурс на создание новых лабораторий, было большое количество заявок, и у большинства появлялся вопрос: вправду ли так необходимо их создавать? Либо лучше присмотреться к существующим и осознать, возможно ли сделать что-то на их базе?

Так или иначе, решение было принято, ответ тяжёлое и твёрдое: устроить большой конкурс среди проектов на продление. И оценка этих проектов — процесс в тысячу раз более сложный, чем оценка новых. Так как они уже были отобраны три года назад, они уже доказали, что хороши, а конкурс тогда был приблизительно десять к одному.

Отечественная секция обсуждала «правила игры» для аналогичного отбора. Мы исходили из того, что, в то время, когда РНФ создавался, он действовал на полностью новых правилах финансирования. РНФ дает большие деньги, но не допускает софинансирования.

За полученные деньги ученые отчитываются статьями. В статьях указываются источники денежной помощи. И, не считая необыкновенных случаев, ссылка должна быть лишь на проект РНФ.

Подобный подход имеет основания. Допустим, человек подает заявки сходу на большое количество грантов, и побеждает пара из них. Но он же обязан думать о том, как по ним отчитаться.

Если он осознаёт, что отчитаться, к примеру, по трем грантам одними и теми же статьями и результатами не окажется, он подает заявку лишь на один — и два вторых достаются кому-то второму. Так, создается некий сдерживающий фактор: уже на этапе подачи заявки затрудняется возможность дублирования финансирования одних и тех же проектов. Ученый кроме этого вспоминает, сможет ли он выполнить взятые на себя обязательства. И в то время, когда мы стали обрабатывать поступившие отчеты по проектам, стали анализировать публикации, выполненные при помощи РНФ…

Для экспериментальных наук ужасную роль сыграло то, что обвалился курс рубля, это создало большие неприятности для медико-биологических проектов, к примеру. Но дело не только в негативном стечении событий, во многих случаях я готов осуждать сотрудников по цеху. Понимаете, у нас многие так думают: «Не имеет значение, каковы правила игры, мы на данный момент в нее ввяжемся, а позже как-нибудь просаботируем исполнение этих правил, и тогда финансирующим организациям нужно будет сделать послабления».

Было требование: не должно быть софинансирования.

В противном случае, что я вижу, время от времени принимает темперамент издевательства: подается обзорная статья, в ней указано, что первая часть обзора написана за счет одного гранта, вторая — за счет другого. Я принимаю это легко как оскорбление. Я готов слушать критику: замечательно осознаю, что финансирование многих комплексных работ может и должно планировать из множества источников.

Но РНФ, как и другие фонды, вправе формулировать собственные правила и требования. На этапе подачи заявок большая часть заявителей показывало, что они планируют независимые и самодостаточные проекты, другими словами требования РНФ их устраивали.

При с продлением я по большому счету не вижу параметров оценки, каковые имели возможность бы удовлетворить всех. Неизменно имеется приблизительно 10–20% выдающихся работ, 10–20% открыто отстающих. А вот остальные 60–80% полностью сопоставимы между собой, наряду с этим любой из аналогичных проектов может рассматриваться в качестве кандидата на продление… И мы пошли по такому дороги: выделили проекты со значимым числом работ, размещённых в хороших изданиях со ссылками лишь на РНФ. Их поддерживали прежде всего.

Логика такая: во-первых, они уважают продиктованные правила и по сути, и по форме, а во-вторых, если они не возьмут продления финансирования со стороны РНФ, то останутся по большому счету ни с чем. Еще раз сообщу, это спорное и непопулярное ответ, но как раз таковой подход был забран за базу.

— Не могли бы вы поведать о конкурсе Президентской программы исследовательских проектов? В чем его отличия и особенности, к примеру, от конкурса отдельных научных групп?

— Преимущество конкурса отдельных научных групп в том, что он полностью открытый, в том месте нет дополнительных параметров: делай науку, и все. Это то, о чем научное сообщество постоянно мечтает: никаких ограничений. Но это не отменяет того, что государство вправе обозначать дополнительные задачи, каковые, возможно, не будут столь действенно выполняться в рамках открытых конкурсов.

Научное сообщество всегда уверен в том, что лучше знает, что ему делать, и постоянно обижается, в то время, когда государство начинает сужать тематики. Но тут обе стороны по-своему правы. Люди устроены так, что большинство из них делает то, что несложнее, это именуется «поиски под фонарем».

Исходя из этого необходимо ставить дополнительные ориентиры, дабы мотивировать ученых не только ходить по проторенной дороге, но и делать что-то весьма новое либо весьма необходимое.

В рамках Президентского конкурса сформулированы приоритеты. Я могу сказать про ту область, в которой я ориентируюсь, — это персонализированная медицина. Логика ясна: дабы расширить эффективность лечения и снизить его цена, нужно каждому больному подбирать личное лекарство. В каком-то количестве это так и делается. К примеру, в случае если у вас инфекционное заболевание, верно будет начать лечение с теста на чувствительность микроорганизмов к антибиотикам.

И это делается.

— Везде? В первоначальный раз слышу про такое.

— Да, это возможно сделать в любой поликлинике, но об этом мало кто знает, не считая докторов. А по большому счету это полностью рутинная процедура. Так вот, персонализированная медицина — это весьма широкое направление, на данный момент многое из того, что делается нового в медицине, так или иначе вписывается в эту концепцию.

Исходя из этого таковой компромисс между государством и научным сообществом представляется мне разумным, тем более что это не перераспределение средств — на это выделяются отдельные деньги, конкурс отдельных научных групп никто не отменял.

И имеется еще одна неприятность, которая решается такими конкурсами. В 90-е годы молодежь полностью не желала идти трудиться в госсектор. Это отразилось и на науке: те, кто был действен в 80-е годы, стали стареть, а на смену им никто не пришел. Тогда стали придумывать, как завлекать молодежь в науку. К примеру, подаешь заявку на грант, и у тебя часть сотрудников должна быть молодыми учеными, обязана получать зароботную плату.

В существующих требованиях я не вижу никаких неприятностей: они достаточно мягкие, но смогли поменять обстановку. на данный момент заявлены отдельные конкурсы для молодых ученых — это прекрасно, это разрешает ребятам себя реализовать. В реальности часто бывает так, что более умелые сотрудники пара заслоняют молодежь.

Еще одна специфика Президентской программы в том, что у нее много дополнительных параметров. К примеру, требуется софинансирование — это болезненно для тех, кто занимается отвлечённой наукой. Но так как ученые должны искать в настоящей экономике структуры, каковые смогут быть заинтересованы в их разработках!

Так трудится целый мир.

У нас сам механизм реализации этого требования испытывает недостаток в совершенствовании. И это ограничение на получение гранта в действительности значительно: тут и подходящую структуру скоро не отыщешь, а вдруг отыщешь, лишь на подписание гарантийного письма со стороны важной компании может полгода уйти, потому, что в громадных организациях каждые денежные ответы принимаются весьма взвешенно, через множество дискуссий.

Но и это требование Фондом сглажено: средства софинансирования смогут поступать и от соучредителя организации в лице того же ФАНО, и от жертвователей. Ответ непростое, механизмы его реализации возможно осуждать, но наряду с этим вектор полностью соответствует тому, что происходит в мире.

— Неужто это требование о софинансировании позвано только жаждой вынудить ученых идти в настоящий сектор?

— Не только. Это кроме этого может значительно увеличить количество денег, каковые попадают к ученым. Ну, а по большому счету да, это есть дополнительным стимулом для тех, кто делает востребованную работу. Нужно учить людей жить в условиях настоящей экономики. У нас имеется масса необыкновенных конкурсов, к примеру, совокупность конкурсов УМНИК, в то время, когда студенты предлагают собственные бизнес-проекты.

Мне думается, любой разумный человек осознаёт, что это игра, что студент третьего курса вряд ли сходу создаст настоящий бизнес-проект. Но парни обучаются осознавать, как посчитать бюджет, что такое риски, и это верно.

— На что будет делаться упор при оценке проектов? На их прикладную значимость, на степень разработанности, на наукометрические показатели ученых?

— От Российского научного фонда неизменно одна установка: самое основное — это свойство науки, а все другое — это дополнительные параметры. Во всех областях другой фактор, что играется большую роль, — это то, что ученый успел сделать перед тем, как подал заявку на грант. Это измеряется статьями либо вторыми достижениями, каковые в наукометрию не вписываются.

— К примеру, патентами?

— Не только. председатель совета директоров РНФ Александр Хлунов довольно часто говорит, что для настоящих гениев грантовая совокупность не годится, и математик Григорий Перельман грант вряд ли бы победил. Я думаю, это правда.

Гранты не столько для полностью выдающихся гениев, сколько для лучших ученых, каковые трудятся на хорошем уровне, таких так как большая часть. Опять-таки, в случае если входные параметры разрешат прийти человеку выдающемуся, тогда, само собой разумеется, специалисты оценят.

— Что ученому делать в ситуации, в то время, когда у него имеется проект, возможно весьма перспективный, но на уровне идеи?

— Для этого имеется экспертиза. В случае если человек с опытом успешных разработок подает идею, но идею замечательно обоснованную как в плане науки, так и в плане финансов, то я не вижу в этом ничего ужасного. В РНФ входные параметры минимальны.

Все ругают критерий про количество статей, но я не знаю, каким калекой умственного труда нужно быть, дабы в него не вписываться, так что я такую критику кроме того не принимаю действительно.

Позиция РНФ такова: конкурс открытый, подавать заявки смогут все. Но у нас в стране две категории ученых: одни трудятся в стране 12 месяцев в году, а другие находятся за рубежом, но наряду с этим часть собственного рабочего времени трудятся в русских учреждениях и подают заявки как начальники проектов. Ясно, что это управление будет в основном дистанционным.

Само собой разумеется, оно в праве на существование. Неприятность в том, как сопоставить эти две группы заявок в одном конкурсе.

В данной ситуации многие поддерживают то, дабы прежде всего поощрять тех, кто всегда работает в Российской Федерации, а тем, кто солидную часть времени проводит за границей, предоставлять отдельные, единичные слоты. Так что вот данный фактор — где собрано резюме, тут либо за рубежом, — я бы назвал третьим по значимости по окончании качества научной составляющей деловой репутации и проекта заявителя. Да, это спорная точка зрения, но я обрисовал так, как это происходит.

— А что происходит, в то время, когда подается заявка по смежным направлениям? К примеру, на направление «медицина» будет подан проект с сильной физической либо IT-составляющей. Кто его будет оценивать?

Медики? Физики?

— Оценивать будут те, кто по классификаторам и кодовым словам соответствует данной профессии. В случае если имеется физическая составляющая, то маловероятно, что проект оценят без участия физиков. Междисциплинарные проекты неизменно сложнее оценивать, но и побеждают такие проекты чаще, потому, что они обычно выглядят более привлекательными. Но, кстати, я всем рекомендую десять раз поразмыслить, на какое направление подавать, все-таки прежде всего поощряются проекты, соответствующие профилю секции.

В то время, когда человек очевидно суется по каким-то непонятным обстоятельствам в соседнюю секцию, значит, он опасается собственной профильной экспертизы. Это вызывает лишь раздражение.

— Но так как та же персонализированная медицина возможно связана, к примеру, с обработкой громадных данных, а это уже IT.

— Либо математика. Либо инженерные науки, в случае если это машина для обработки громадных данных. Исходя из этого заявителю и нужно хорошо поразмыслить.

Осознаёте, в случае если в заявке написано «Обработка громадных данных крайне важна для медицины», а дальше про медицину ни слова, то мы вправе заявить, что человек по большому счету не осознаёт, что он делает.

— Как вы имеете возможность прокомментировать вывод о том, что медицина — это прикладная дисциплина, и ее нельзя сравнивать с другими, «фундаментальными», науками?

— Это также неприятность конкурсов. Я бы по большому счету тут избежал сравнений, по причине того, что сказать, к примеру, о том, что биология — это фундаментальная наука, а медицина — прикладная, довольно глупо. Вот биологи вывели новый сорт пшеницы, что растет в жёстких условиях — это фундаментальная наука?

Либо таковой хороший пример, первая пересадка сердца человеку, которую осуществил Кристиан Барнард. Это же весьма впечатляющее достижение. А кое-какие врачи сообщат: «Да нет, он просто адаптировал то, что раньше делалось в опытах на животных, к человеку». Наряду с этим в медицине имеется масса фундаментальных вещей — те же условные рефлексы, каковые изучал Павлов.

И более того, кроме того в самой медицины возможно отыскать огромную отличие: заберите хирургическую и терапевтическую науки, между ними огромные различия.

— Имеете возможность ли вы заявить, что русский медицинская наука очень сильно отстает от американской либо европейской?

— Опасаюсь, что коллеги на меня обидятся, но я сообщу, что да. В медицинских изучениях мы объективно отстаем сильно, по причине того, что не известно почему полностью утратился вкус к настоящей научной работе. Если вы германский либо американский врач и трудитесь в хорошей клинике, то вы легко обязаны огромное количество сил тратить на научную работу, на создание нового знания, проходить через дебри экспертизы, спорить с критиками и публиковаться.

А у нас исследователи-медики создали себе изолированную негромкую гавань, многие изучения у нас описательные, для ученой степени либо отчета. Помимо этого, отечественное медицинское сообщество категорически против общения с интернациональной экспертизой. Они уверены в том, что мы так хороша, что зарубежные критики нам совсем ни к чему.

— Они правда так вычисляют? Либо все-таки опасаются, что интернациональная экспертиза их работу зарубит на корню?

— Ну, да, это лукавство. Я в таких случаях говорю: если вы такие патриоты, так ездите на отечественных машинах и носите русского одежду. Я не осознаю, как грамотный человек действительно может сказать подобные вещи.

Но так и имеется, это отставание в культуре научной работы.

— А в то время, когда оно появилось?

— Во время СССР. Физики, математики, химики, каковые были связаны со стратегически ответственными вещами (оборонной сферой, индустрией), вынуждены были быть конкурентоспособными — вы попытайтесь посоревноваться с США в плане оружий либо изучений космоса. А медицина в СССР была на задворках приоритетов, по очень мере, ее высокотехнологичный сектор.

Но вот, к примеру, профилактическая медицина, напротив, развивалась отлично. Кстати, как раз микробиология либо изучения инфекционных заболеваний у нас существенно ближе к мировым стандартам. Так что данный изоляционизм появился во время СССР.

— Кстати, об изоляционизме. Представители медицинского научного сообщества довольно часто говорят, что в действительности они замечательно трудятся и у них превосходные научные успехи. На вопрос о том, отчего же эти успехи размещены в условном «Вестнике» областного университета, они отвечают, что на публикации в интернациональных изданиях необходимы время и огромные деньги, исходя из этого таковой публикационный изоляционизм оправдан.

— Это вранье. Во-первых, приличные издания принимают публикации безвозмездно. У меня свыше сотни публикаций в интернациональных изданиях, я знаю, о чем говорю.

Несколько раз я оплачивал цветные иллюстрации либо дополнительные страницы, но это необыкновенные случаи. Хорошие издания, в большинстве случаев, денег не требуют.

Во-вторых, в любом случае, в медицине деньги имеется. Исходя из этого, даже если вы желаете опубликоваться в платном издании, эту проблему решить возможно. А что касается времени… Да, необходимо безумное время и дополнительного труда, по причине того, что между упрочнениями, затраченными на обычную работу и научную работу лишь для диссертации, огромная отличие.

И это же не только время на написание статьи. Вам необходимо ориентироваться в том, что делают другие, ваше изучение должно быть уникально. И в этом также отечественная неприятность: отечественные ученые-медики обычно не стремятся к настоящей новизне.

Добрая половина статей, диссертаций, грантовых заявок, каковые я вижу, — это «Особенности такого-то заболевания в таком-то городе».

Но вот что у нас могут делать отлично, так это внедрять какие-то новые устройства либо технологии. Мало государств смогут так прекрасно заниматься внедрением. Отечественные эксперты имеют весьма высокую врачебную квалификацию, отлично и скоро обучаются новому.

— Каков, на ваш взор, уровень медицинского образования в отечественных вузах?

— Совокупность медицинского образования испытывает недостаток в совершенствовании. Я довольно часто слышу от науки Министерства и представителей образования, что школьное образование у нас в полной мере приличное и что именно в том месте не нужно ничего кардинально поменять. А вот вузовское — пара архаичное. Я с этим согласен. Вправду, это же дикость, в то время, когда полдня студенты выполняют на лекциях: им что-то диктуют, а они записывают.

И это в эру Интернета!

Пологаю, что необходимо существенно уменьшать количество часов, каковые учители выполняют со студентами, в пять, вдесятеро. И пускай это будет не 900 часов, а 100, но совсем другого качества. Наряду с этим количество учителей должно не понижаться, а расти.

Подразумевается, что у них должны быть мотивация и время для важной подготовки к каждому занятию со студентами. Ни один час аналогичного коллективного труда не должен пропадать напрасно.

Учитель должен быть действующим экспертом, что может научить студентов деятельно и умело пользоваться теми знаниями, каковые имеется в Интернете и учебниках. У студентов должно быть большое количество времени и большая мотивация для независимой работы, [они должны] приходить на занятия подготовленными, применять семинары для дискуссии спорных вопросов, осмысленного получения практических навыков.

В случае если у студента мотивации к занятиям нет, он не осилит, нет никакого смысла продолжать его обучение, наряду с этим отчисление студентов не должно очень плохо сказываться на показателях либо бюджете института. Но жизненный опыт, к сожалению, говорит о том, что, в то время, когда что-то начинают реформировать, все может стать еще хуже. Меня весьма тревожит, что de facto корпус учителей всегда находится под риском сокращения — для высших учебных заведений это неприемлемо, в распоряжении института должен быть весьма широкий спектр самых разнообразных экспертов.

— С реформированием смогут появиться неприятности как минимум вследствие того что большинство учителей — люди в возрасте, представители той самой советской медицинской школы, о которой вы говорили. А что с молодежью в данной сфере? По вашим наблюдениям, юные специалисты готовы идти преподавать?

— Нет. Из-за нехороших условий работы. Работа важная, кроме нее на учителя ложится огромное количество вторых нагрузок, каковые de facto не учитываются.

Засчитываются лишь те часы, каковые учитель проводит со студентами, но они составляют лишь «надводную часть айсберга». А ведь курсы лекций, семинаров, практических занятий необходимо шепетильно готовить, для многих дисциплин — систематично обновлять. При важном отношении к делу это большая работа.

На клинических кафедрах обстановка еще ничего, клинических экспертов перепроизводство, и многие готовы трудиться на кафедре за право заниматься клиникой, они принимают это как правила игры и возможность для карьерного роста. А обстановку на кафедрах первых трех лет обучения — т.н. «теоретических» — возможно обрисовать лишь словом «трагедия». Осознаёте, тут дело кроме того не в заработных платах, не в деньгах, а в содержании работы.

И студенты также не мотивированы, они не всегда честно заинтересованы обучаться. Они идут на докторов, по причине того, что «респектабельно», считается, что это хорошая профессия…

Институты обычно не знают, за что хвататься: то ли за обучение студентов, то ли за соблюдение нескончаемого количества разных формальных требований. Вы бы видели, сколько каждый год переписывается документов. Тысячи страниц.

Кроме того, что учитель тратит столько времени со студентами, он еще занимается данной бумажной работой, которая никак не учитывается.

— При таковой нагрузке у учителей по большому счету остается время на практическую работу?

— Сложно сообщить. Те, кто справляется со всеми нагрузками, фактически не имеют никакого личного времени, они всецело посвящены работе — существуют такие уникумы. Но так как совокупность на них не выстроишь.

LADA GRANTA ЛИФТБЕК (фишки Гранты о которых, возмоно, вы не знали)


Интересные записи на сайте:

Подобранные по важим запросам, статьи по теме: